Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Нелли Шульман

В купальне уже пахло сандалом, на резной скамье лежали теплые, толстого шелка полотенца. Немая, чернокожая служанка ловко и сильно растерла Изабеллу. Опустившись на колени, надевая ей расшитые жемчугом, кожаные туфли с острыми носами, негритянка покачала головой.

Изабелла посмотрела вниз — на сером мраморе были видны капли крови. Она закатила глаза: "Хоть бы их вообще не было, одни неудобства. Зачем они только нужны?"

Пока служанка хлопотала над ней, Изабелла вспомнила их давний разговор с отцом, о замужестве.

— Дети, — хмыкнула она, уже одетая, присев на скамью, подставив длинные, густые, падающие ниже пояса волосы — гребню служанки. "Интересно, откуда они берутся? Надо, чтобы был муж, это понятно. А дальше что? — она вспомнила статуи, что рисовала, еще учась во Флоренции, и покраснела.

— Может, у врача спросить? — молчаливый, вежливый пожилой евнух осматривал ее несколько раз в год. За все это время она болела только один раз — когда у нее внезапно стал резаться зуб — тяжело, с жаром.

Отец только рассмеялся и потрепал ее по голове: "Видишь, Зейнаб, ты достигла возраста мудрости — двадцать пять лет". Врач дал ей какого-то темного, приятно пахнущего настоя. Когда она проснулась — вся ее комната была заставлена свежими цветами.

Отец сидел у изголовья: "Вот и все. Зуб он удалил, только пока тебе пока нельзя жевать. Будешь пить шербеты, играть со мной в шахматы и читать".

— Но тебе, же надо в Марракеш, — нахмурилась Изабелла.

Сиди Мохаммед наклонился и поцеловал ее в лоб: "Пока я не удостоверюсь, что с тобой все хорошо, моя жемчужина, — никуда не уеду".

— Не стоит, — подумала она, чувствуя ласковые прикосновения гребня. "Все равно он мне ничего не скажет. Да и какая разница, я никогда не выйду замуж".

Изабелла подождала, пока служанка заплетет ей косы. Набросив кашемировую накидку, женщина пошла к дому. "Я поужинаю в спальне, — сказала она главному евнуху — низенькому, с кожей цвета каштана, человеку. Он говорил на пяти языках. Когда Изабелла как-то раз спросила его, откуда он, — евнух, только блеснул темными глазами и, поклонившись, промолчал.

Изабелла, скрестив ноги, устроилась у низкого столика, на котором стояла серебряная тарелка с финиками и сладостями, и налила себе чая: "Папа хочет пригласить сюда, в Эс-Сувейру евреев, где там этот проект…, - она порылась в бумагах, и вытянула один лист:

— Любая еврейская семья, переселившаяся в новый город, получит пособие на покупку дома, и освобождение от налогов на два года. Еврейской общине будет разрешено строить синагоги, и хоронить на отдельном кладбище, участок для которого они получат бесплатно.

— Молодец папа, — Изабелла взяла карандаш и написала на полях — легким, летящим почерком:

— Надо обязательно разрешить и европейским торговцам селиться в Эс-Сувейре, папа. Пусть они тоже получат освобождение от налога.

Женщина отложила бумаги. Взяв серебряный стакан, она вышла на мраморную террасу. Океан шумел, огромное, расплавленное солнце опускалось в необозримую гладь, ветер раздувал ее накидку. Изабелла вспомнила: "Я видела эти чертежи, синьора да Винчи. И папа мне рассказывал о том арабском инженере, ибн Фирмасе, который пытался летать, используя пару крыльев".

Она посмотрела на парящую над заливом чайку и услышала сзади мяуканье. Гато вышел наружу и потерся об ее ноги. Изабелла подхватила кота. Уткнувшись носом в мягкую, пахнущую розовой водой шерсть, она рассмеялась: "Ляжем в постель, я буду чертить, а ты мне — ноги согреешь".

Гато зевнул. Замурлыкав, вывернувшись, подняв хвост, кот пошел в спальню.

Изабелла обернулась в дверях — море темнело. Она увидела отблеск горящего костра — вдалеке, на севере, на маяке Эс-Сувейры.

В лавке пахло сандалом, в медных стаканчиках дымился чай. Федор, вздохнув, улыбнулся хозяину: "Уважаемый господин, сейчас мне это не надо. Будет надо, когда я поеду в Европу. Весной".

— Черт же меня дернул ступить одной ногой за порог, — смешливо подумал он. "Дэниел меня предупреждал, говорил — будут звать, будут за рукав хватать, будут клясться Аллахом, что такая скидка — только сегодня и только для меня. Они тут еще навязчивей, чем в Иерусалиме. Еще хорошо, что братом не называет".

— Брат, — прервал его молчание хозяин лавки, — высокий, красивый, пожилой человек в зеленой чалме совершившего хадж, — ты был в нашем священном городе, Эль-Кудсе, я тоже там был. Мы с тобой как будто одна семья. Ты должен меня понять, — он перегнулся через столик и приложил ладонь к сердцу, — к весне этих ковров и шелков уже не будет. Ты сам видишь, как хорошо у нас с торговлей, благодаря его величеству султану, да дарует ему Аллах долгую жизнь.

— Пусть дарует, — согласился Федор. За пологом, что отделял лавку от входа, было шумно, горели факелы, пахло свежевыпеченными лепешками, жареным мясом, — на рынке, несмотря на вечер, народу только прибывало. "Надо будет еще записать, как эти лимоны местные солят, — велел себе Федор, — и рецепты собрать, для Жанны, пряностей ей привезти".

— Так вот, — торговец отпил чая, — если я сейчас получу задаток, я буду хранить твои товары на складе до весны — совершенно бесплатно.

— А если со мной что-нибудь случится там, на юге, — усмехнулся Федор, — тебе останется и мое золото и ковры. Брат, — ядовито добавил он.

Марокканец, было, поднял ладонь. Какой-то рыжий мальчишка всунул голову в лавку и сказал на ломаном, но бойком, арабском языке: "Мне бы ножик купить".

— Тут ковры и ткани, — холодно ответил торговец и добавил: "Никакого уважения к старшим. Я, в его возрасте, не смел так с взрослыми, разговаривать".

Федор успел увидеть зеленовато-серые, большие глаза мальчика. Тот, скорчив рожицу, исчез.

— Я еще приду, — пообещал мужчина. Не слушая торговца, Федор вышел в узкий, выложенный светлым камнем проход. Он увидел рыжую голову, — мальчишка стоял, открыв рот, рассматривая открытую, увешанную кинжалами и саблями, лавку.

Федор подошел поближе, и сказал, подбирая слова: "Ты ведь не араб".

— Нет, конечно, — не отрывая взгляда от оружия, отозвался мальчик, по-итальянски. "Мы с отцом сегодня приехали, на генуэзском корабле. Он у меня инженер, — мальчик, наконец, повернулся, — он был в шароварах и рубашке: "Тут так тепло! Мы с отцом в горах живем, в монастыре, у нас там снег всю зиму. Это мой приемный отец, он еще монах, — мальчик широко улыбнулся. Он был высокий, изящный. Федор тихо сказал, смотря на него: "Я тоже инженер. Месье Корнель меня зовут".

— Вы на воздушном шаре летали, — ахнул мальчик. "Папа мне читал, в Риме. Отец Анри из Парижа ему написал. Так я знаю французский, меня папа научил. А можно вас потрогать? — мальчишка, покраснев, протянул руку. Федор пожал ее, твердя про себя: "Нет, этого не может быть, я не верю". Он, осторожно, спросил: "А тебя как зовут?"